Фото из семейного альбома…

Среди семейных реликвий, так или иначе связанных с войной, главная – память… А ещё фото… ничтожно малое количество совсем старых фотокарточек, на которых лица моих родственников…

…У меня свои счёты с войной. Мой папа появился на свет в воронке от снаряда. Поезд, на котором в июле 41-го эвакуировалась бабушка с детьми, подвергся бомбёжке. Он родился не под присмотром акушерок, а под прицелом автоматов и под аккомпанемент гогота фашистских молодчиков, которых явно развлекала картина рождения человека. В роли повивальной бабки выступила его тётка, которая практически на земле, приняв новорождённого, перегрызла пуповину зубами и как смогла её перевязала. 

Моя мама своего папу практически  не помнит, она знает его по маленькой фотокарточке. А бабушка Нюра очень рано стала вдовой: дед погиб в боях на Курской дуге. Об этом ей сообщили скупые строки похоронки.

 Никто из нас, его внуков, не видел его настоящей могилы. Поклониться его памяти мама возила нас в Новоузенский район – родину героического деда, где установлен мемориал воинам-землякам. Настал черёд и мне исполнить свой долг - свозить туда своего сына. 

Из-за этой войны я никогда не сидела у деда на коленях. А бабушка Наташа (по отцовской линии) при упоминании о войне начинала тихо плакать и непременно затягивать грустные украинские песни. Война тоже забрала у неё мужа, а четверых сыновей оставила без отца, правда, сохранив жизнь деду – у него в военные годы банально случился роман. Лично я уверена, что бабушка именно войну винила в том, что так не сложилось её семейное счастье.

Бабушка Нюра, неисправимая оптимистка, старалась отшутиться: мол, из-за неё, войны-заразы, она осталась без хорошего мужика, а достался ей после войны трофей непутёвый. Но в этой злой шутке было столько неизбывного горя, что даже мне, тогда маленькой и глупой, становилось не по себе.

 Имя погибшего деда носит мой брат – его зовут Михаил.

Из-за этой войны мама так и осталась единственным ребёнком в семье. Моя бабушка твердо знала одну истину: дети должны появляться на свет только от любимого мужчины, а не от послевоенных трофеев.

Из-за войны папа в голодном Поволжье почти до трех лет не мог ходить – опухал от голода, и долго верил, что у желудей можно быть только одно предназначение – это еда, а не материал для поделок…

В общем, у моих родителей и бабушек свои счёты с войной. И, листая, семейный альбом, жадно всматриваюсь в лица деда Семёна и деда Михаила, которых никогда не видела. С теплотой задерживаю взгляд на карточках бабушки Наташи и бабушки Нюры…

 Цепляюсь за каждое слово, сказанное о них, моих близких, по которым война прошлась безжалостным «катком»,   о тех, кому  обязана жизнью…

 …Фотокарточка моего деда (по маминой линии) Михаила Ивановича Рудомёткина.

Родного деда… которого я никогда не видела… которого практически не помнит его дочь – моя мама … он погиб, когда мама была малышкой (два года). Я знала, увы, другого деда,  маминого отчима. Кто знает, может, останься живой дедушка Миша, в честь которого назвали моего старшего брата, бабушка узнала, что такое настоящее семейное счастье, а не мыкала суровую бабью долю с любителем зелёного змия - послевоенным трофеем… Может быть, мама узнала, что такое отцовская любовь…

Я ничего, почти ничего не знаю о нём, Михаиле Ивановиче Рудомёткине. Во время войны, в срочном порядке уезжая из деревни, где бабушка Нюра жила с любимым мужем Мишей до его призыва на фронт,  похоронку оставила за «боженичкой» (иконой). Бабушка почти ничего не рассказывала мне о Михаиле Ивановиче. Наверняка, ей было больно об этом вспоминать, может, стеснялась своего «трофея» и боялась при нём говорить о подвиге деда, погибшего на Курской дуге, в тяжёлом бою на Орловщине. Всё, что я знаю о нём из воспоминаний бабушки: он был настоящим красавцем, балагуром, удивительно жизнерадостным человеком, добрым, «добышным», так что семья в это короткое счастливое время ни в чём нужды не знала…

Он родился в селе Пограничное Новоузенского района Саратовской области. Его призвали в самом начале лета 43-го года. Бабушка успела съездить к нему куда-то под Пензу, пока его готовили на фронт. 23 июля он погиб… 5 июля начались жестокие бои на Курской дуге… а через три недели  его не стало…

Не знаю, не могу даже себе представить, что испытала моя милая, добрая баба Нюра, когда получила похоронку… что чувствовала, когда её вызвали в село Красный Яр, в райвоенкомат, когда вдруг обнаружился Рудомёткин Михаил Иванович, безногий инвалид… О чём она думала, что пережила, пока ехала на встречу с ним? Увы, этот Рудомёткин оказался не ее Мишей, а полным тёзкой моего родного деда, и он ждал свою жену, которая от него, покореженного войной, отказалась.

Все, что я сумела найти – это скупые сведения из ОБД «Мемориал». В донесении о безвозвратных потерях №30296 от 20.08.1943 в графе «название части» указан 20-й мото-стрелковый батальон, а жестокие цифры сообщают мне о моём героическом дедушке, что датой выбытия значится 23.07.1943 года с формулировкой «убит в бою». Похоронен в с. Коптево Орловской области. И хотя во многом не уверена, одно знаю, мой дед из простой  крестьянской семьи – настоящий герой. И мне абсолютно не важно, какие погоны были на его плечах, ефрейторские или генеральские.

…Семейный альбом свято хранит ещё одну реликвию – карточку Черкасова Семёна Николаевича, моего деда по линии отца…

Сведений в семейном архиве о дедушке Семёне почти нет. Вместо них – обиды за оставленную семью, совсем обрывочные сведения из рассказов моего папы о нём, пара-тройка писем сыновьям, и несколько фото. Пожалуй, и в случае с дедом Семёном каждый из его потомков вправе предъявить счёт войне.

Новость о войне семья Семёна и Натальи Черкасовых встретила в городе Бресте. Сюда в 1939 году инженер по специальности, начальник мостопоезда Семён Николаевич был направлен на работу. Бабушка рассказывала, что поздно вечером накануне объявления войны в доме три раза моргнул свет.

По воспоминаниям бабушки, муж быстро собрался, объяснив, что это сигнал для него и ушёл. Ему удалось оперативно организовать отъезд Наташи с детьми в Курскую область – кругом бомбили, оставаться было очень опасно. В Троснянском районе жили родители деда – Надежда и Николай Черкасовы. Из Курской области семья вновь вынуждена уехать. Колхоз, где жила семья, спешно стал готовиться к эвакуации: в железнодорожные составы грузили колхозный скарб, сводили скот, запасали провизию. И Николай Кузьмич, свёкор моей бабушки, авторитетно заявил: «Наташа, надо уезжать, я немцев знаю, воевал в Первую Мировую… Ты – коммунистка, муж - коммунист, строит и подрывает мосты, мешая врагу, тебе с детьми пощады не будет».

Их поезд попал под бомбёжку практически сразу… Здесь, в воронке от снаряда, родился мой отец Александр Черкасов, на тот момент пятый ребёнок в семье. С трудом представляю, как обустраивалась бабушка Наташа, всё-таки добравшись до Поволжья с четырьмя сыновьями (дочь Валя умерла), двумя стариками и сестрой мужа Александрой и её маленьким сыном. Они приехали в село Бобровка Марксовского района (в прошлом крупное немецкое поселение Нидермонжу). Семья поселилась в доме, где до этого жили поволжские немцы, которых война тоже не пощадила: операция по выселению немцев из Поволжья проводилась жёстко и энергично. Подвал дома ломился от хлеба, подсолнечного масла и других припасов.

Голос сдержанной бабушки-украинки переходил на трагический надрывный шёпот, когда она рассказывала о том, как выбрасывали эти продукты – их запрещали употреблять в пищу, боялись отравления. Не могу представить взгляд голодных малышей, которые смотрели на это варварство. Самым распространённым продуктом в семейном рационе стали жёлуди. Папа говорит, что до сих пор помнит вкус желудёвого хлеба…

В войну дед Семён восстанавливал мосты, лично проверяя их надёжность простым, верным и очень опасным способом: по мосту прогоняли ж/д состав в то время, как главный инженер или начальник мостопоезда лично стояли под этим самым мостом. После войны судьба забросила деда Семёна в Сызрань, где его жизнь с новой семьёй сложилась тяжело и отчасти даже трагично. Моя бабушка, гордая казачка, в девичестве Наталья Махно (однофамилица тому самому Нестору!), не смогла простить деда, его жизненной ошибки. И так больше никогда не вышла замуж…

Сохранились обрывки писем Семёна Черкасова к Наталье, полные искреннего раскаяния… В прошлом году я предприняла попытку найти могилу деда Семёна в Сызрани, была в архиве, но записей не нашла, искала на центральном кладбище – пока безрезультатно.

… Листаю семейный альбом: на фото – родные и близкие мне люди, которых я никогда не видела… которых я знаю только по рассказам… истории которых я домысливаю, переживаю за них их эмоции, представляю их радости, может, даже воплощаю их мечты…

И ещё знаю – надо обязательно найти могилу деда Черкасова Семёна Николаевича, положить цветы к мемориалу в Новоузенском районе, где выбито имя Рудомёткина Михаила Ивановича, свозить сына на могилы к его прадедам. Чтобы сказать «спасибо» за мир, за маму и папу, за моего сына, который как раз твёрдо убежден в назначении желудей – из них получаются забавные поделки… И поклониться тихому мужеству своих бабушек.